Костя, подкачанный парень с модной стрижкой фейд и взглядом, от которого девчонки теряли голову, получил новость, как удар под дых: отпуск с батей на море откладывается до октября. Чёрт, бархатный сезон, волны, тёплый песок — всё это круто, но Костю ждала новая жизнь. Универ, лекции, где за прогул можно влететь по полной, а то и в армию загреметь. С первокурсниками не нянчатся, это тебе не школа, где мамка отмажет запиской. Море? Похоже, мимо.
Но судьба, как всегда, подкинула сюрприз. Тётя Лера, мамина младшая сестра, оказалась в затруднении: её муж, Серёга, застрял где-то в рейсе у берегов Индонезии, а отпуск уже оплачен, апартаменты забронированы. Лера позвонила с предложением, от которого у Кости брови полезли на лоб:
— Костян, поехали с нами вместо Серёги. Место пропадает, а ты загоришь перед универом, в море поплаваешь. Мне с малой одной скучно, а ты парень весёлый.
Идея, если честно, была на тройку с минусом. У восемнадцатилетнего Кости, с его тусовочной душой, привыкшего к ночным движухам с друзьями и громкой музыкой в наушниках, понятие об отпуске явно не совпадало с тем, что могла предложить тётка с пятилетней дочкой. Лера, конечно, была не занудной тётей, а скорее той, кто мог выдать колкий комментарий и заразительно хохотать, но всё равно — тридцать два года, плюс мелкая, которая вечно таскает за собой плюшевого дельфина, и он, Костя, в одном пакете? Это как миксовать техно с детскими песенками. Но альтернатива — торчать в раскалённом городе, где асфальт плавится под кроссовками, а в квартире даже вентилятор сдаётся от жары? Нет уж, увольте. К тому же с Лерой они всегда находили общий язык. Она не строила из себя строгую родственницу, вечно поучающую, как правильно жить. Напротив, Лера была из тех, кто могла подколоть его за новый пирсинг в ухе, а потом, заливаясь смехом, рассказать, как сама в юности проколола пупок и прятала это от родителей. Короче, Костя, прикинув все за и против, махнул рукой: чёрт с ним, едем. Хуже не будет.
Добрались они до крохотного приморского посёлка, где всё дышало морем: солёный ветер путался в волосах, чайки орали над головой, а до пляжа — рукой подать, метров пятьдесят, не больше. Домик, который Лера сняла, выглядел как из старой открытки: белые стены, облупившаяся голубая краска на ставнях, во дворе — фикус в горшке и верёвка с развешенным бельём. Внутри — чисто, но без понтов: деревянный стол, пара стульев, запах лаванды от дешёвого освежителя. Казалось, всё норм, пока они не зашли в спальню. И тут Костю накрыл шок. В комнате — одна кровать. Не просто большая, а гигантская, как чёртов стадион для футбола, с продавленным матрасом и скрипучей рамой. Рядом стояла узкая детская кушетка, явно для Леркиной дочки Маши, с розовым покрывалом в единорогах. А для них с Лерой? Эта махина. Одна на двоих. Костя замер, чувствуя, как горло пересохло, и выдавил:
— Серьёзно? Мы что, вместе спать будем?
Лера, небрежно поправляя тёмные волосы, которые выбились из высокого хвоста и липли к её загорелой шее, только хмыкнула. Её зелёные глаза искрились насмешкой, как будто она уже предвкушала, как будет его подкалывать.
— А ты мечтал о люксе с джакузи и личным барменом? — бросила она, скидывая рюкзак на пол. — Это частный сектор, племяш, а не пятизвёздочный отель. Представь как долго мы что-то подобное с мужем искали? Не выдумывай, ляжем по разные стороны, и всё. Места хватит, это тебе не раскладушка.
Костя открыл было рот, чтобы возмутиться, но только пробурчал что-то невнятное про жару и простыни, которые в такую погоду всё равно бесполезны. На улице было под тридцать пять, даже вечером, и воздух в комнате казался густым, как сироп. Лера, не обращая внимания на его ворчание, уже копалась в сумке, вытаскивая Машины игрушки.
— Да расслабься, — отмахнулась она, не глядя на него. — Под одеялами задохнёмся к чёрту. Ложись в шортах и не парься. Или ты боишься, что я тебя ночью укушу? Так тут скорее москитов бояться нужно.
Она наконец посмотрела на него, и в её улыбке было столько ехидства, что Костя невольно фыркнул, пытаясь скрыть неловкость. Но в голове уже крутилась мысль: это будет не просто отпуск, а какой-то треш.
Первая ночь подтвердила его худшие опасения. Кровать, хоть и огромная, скрипела при каждом движении, а матрас был таким мягким, что Костя чувствовал себя, как в гамаке. Жара не отпускала даже ночью, и простыню, которую он честно попытался натянуть, он скинул минут через пять, обругав себя за то, что вообще согласился на эту авантюру. Лера оказалась ещё быстрее — её простыня уже валялась где-то у изножья, смятая в комок. Костя ворочался, пытаясь найти удобное положение, пока наконец не провалился в тревожный полусон. Проснулся он часа в три ночи от тусклого света ночника, который Лера оставила включённым для Маши — та боялась темноты и спала со светильником с какими-то ромашками на пыльной ткани. Свет был слабый, но его хватило, чтобы Костя чуть не свалился с кровати от увиденного.
Лера спала без ничего. Абсолютно голая. Ни белья, ни футболки — ничего. Её кожа, слегка блестевшая от пота, казалась золотистой в этом мягком свете, а изгибы тела — от тонкой талии до округлых бёдер — манили, как мираж в пустыне. Она лежала на спине, одна рука закинута за голову, другая покоится на животе, и её грудь медленно поднималась в такт дыханию. Костя замер, чувствуя, как кровь прилила к вискам… и не только, а сердце забилось так, будто он пробежал стометровку. Он поспешно отвернулся, уставившись в потолок, где лениво крутился старый вентилятор, и попытался сосредоточиться на чём угодно — на звуке волн за окном, на скрипе кровати, на запахе моря. Но образ Леры, такой открытой и чертовски соблазнительной, уже впечатался в мозг, как фотография. Как, чёрт возьми, тут спать? И как вообще выжить в этом отпуске, если каждая ночь будет такой?
Но это было только начало. Лера, похоже, решила, что стесняться — не её случай. То ли привыкла быть одна с дочкой, то ли специально дразнила Костю, но вела себя так, будто он не парень, а статуя в музее. Утром натягивала футболку, которая едва прикрывала бёдра, и расхаживала по комнате, как по подиуму. На пляже — топлесс, как половина молодых мамаш в этом семейном раю. А переодеваться при нём? Без проблем! Скидывает шмотки, болтая о том, как малая боится крабов, и стоит в чём мать родила. Костя то краснел, то злился, то пытался пялиться в телефон, но глаза сами находили её. А самому переодеться? В ванную бежать — стыдно, при ней — неловко. Чувствуешь себя школьником, а не взрослым парнем.
Вечера были ещё хуже. Лера надевала что-то вроде шёлкового платка, который называла халатом. Прозрачный, как стекло, и короткий, как её терпение. Когда она садилась, Костя видел всё — от изгиба талии до того, что заставляло его хватать журнал и класть на колени. Шорты, конечно, уже не спасали. Он понял: если так дальше пойдёт, он либо свихнётся, либо сделает что-то, о чём потом пожалеет.
Но Лера, кажется, наслаждалась его мучениями. То ли ей нравилось держать его на крючке, то ли она просто была такой — свободной, дерзкой, без тормозов. Через пару дней Костя решил: хватит. Перестал отворачиваться, когда она переодевалась. Сам снял футболку, оставшись в шортах, и поймал её взгляд — долгий, с лёгкой насмешкой. Вечером, после душа, он вообще не стал заморачиваться: остался в боксерах, плюнув на всё. Пусть видит, что он не пацан, которого можно смутить. Лера скользнула глазами по его телу, задержалась ниже пояса и хмыкнула. Костя почувствовал себя королём. Впервые за эти дни он уснул без напряга. А вот Лера, кажется, ворочалась всю ночь.
На следующий день Костя расхаживал по посёлку, как чёртов король. Грудь колесом, ухмылка до ушей — он победил, мать его! Накануне он впервые не спрятал взгляд, не отвернулся, когда Лера в своём полупрозрачном платке расхаживала по комнате, и даже остался в одних боксерах, плюнув на неловкость. Её глаза, скользнувшие по его напряжённому телу, были его триумфом. Но Лера, как всегда, не собиралась отдавать ему корону так просто. Она была из тех, кто одним движением брови мог перевернуть всё с ног на голову, и к вечеру Костя понял, что его «победа» — лишь разминка.
Уложив Машу, которая свернулась калачиком с плюшевым дельфином, Лера направилась в душ. Её тёмные волосы, всё ещё влажные от недавнего купания в море, струились по загорелым плечам, а полотенце в её ладони покачивалось, как красная тряпка в рука тореадора. На пороге ванной она обернулась, бросив через плечо с той самой насмешливой интонацией, от которой у Кости всё внутри загоралось:
— Костян, зайди через мару минут, спину потри. В этой кабинке, как в гробу, не развернуться, а я уже задолбалась изгибаться.
Костя замер, будто его током шарахнуло. Сердце заколотилось так, что, казалось, выскочит из груди. Это что, серьёзно? Лера там, голая, под струями воды, и он должен… что? Просто зайти и потереть ей спину? Его взгляд метнулся к часам на запястье, но мысли путались, как провода в старом гараже. Не такая уж и маленькая душевая, двоим места точно хватит. Идти? Не идти? В шортах? Без? А если она шутит? Но в её голосе не было ни намёка на шутку — только вызов, от которого у Кости пересохло во рту. Он попробовал представить, как отказывается, но тут же понял: это не вариант. Ведь он сам себе не простит! В итоге, чувствуя себя полным идиотом, он натянул боксеры — единственное, что отделяло его от полной обнажёнки — и, выждав ровно положенные несколько минут для приличия, постучал в дверь душевой. Колени дрожали, а в голове крутился только один вопрос: «Какого чёрта я творю?»
Дверь распахнулась, и Лера предстала перед ним, как ожившая фантазия. Мокрая, блестящая, без единой нитки на теле. Капли воды стекали по её загорелой коже, собираясь в крошечные ручейки, которые сбегали от шеи к груди, огибали упругие полушария и терялись где-то ниже, в тени её бёдер. Её волосы, тёмные и тяжёлые от воды, прилипли к плечам, а глаза — зелёные, с искорками насмешки — впились в Костю, как будто она уже знала, что он на крючке.
— Долго ты, — протянула она, отступая в угол кабинки. — Залезай уже. И боксеры снимай, что ли, сили ты решил стиркой заняться?
Её голос был пропитан издёвкой, но в нём звенела и другая нота — что-то тёплое, манящее, от чего у Кости кровь закипела. Он стиснул зубы, чтобы не выдать своего смятения, и, проклиная всё на свете, стянул боксеры. Ткань упала на пол с тихим шлепком, и он шагнул в кабину, чувствуя себя гладиатором, выброшенным на арену. Теснота была не настолько уж и сильной, но их тела соприкасались при каждом движении, и каждое касание её кожи, горячей и скользкой от воды, посылало разряды по его нервам. Лера, не отводя взгляда, протянула племяннику мочалку, пропитанную пеной, и её пальцы на миг задержались на его руке.
— Три, — сказала она, чуть понизив голос, — только не как мясник, ладно? Я не шашлык.
Костя кивнул, пытаясь сосредоточиться на задаче, но это было всё равно что пытаться читать книгу во время пожара. Он начал намыливать её спину, и его руки, дрожащие от напряжения, скользили по её гладкой коже. От лопаток, где проступали едва заметные родинки, до поясницы, где изгиб её талии переходил в округлые ягодицы, каждый сантиметр её тела был как вызов его выдержке. Пена стекала вниз, рисуя белые дорожки, а Лера чуть выгнулась, упираясь ладонями в стену кабины, отчего её попка придвинулась ещё ближе. Костя старался не думать о том, как близко она стоит, но его член, предатель, уже встал в полную боевую готовность, гордо заявляя о себе. Он чувствовал, как головка касается её ягодиц, и ждал, когда же она хоть что-то скажет по этому поводу. И тётя, конечно, не заставила долго ждать.
Она медленно повернулась, и её взгляд, тяжёлый и горячий, прошёлся по его телу, задержавшись на эрекции. Вместо того чтобы смутиться или отшутиться, она наклонила голову, и её губы изогнулись в едва уловимой улыбке. Протянув руку, она провела пальцем по головке его члена, растирая каплю смазки, смешавшуюся с пеной. Её прикосновение было лёгким, но оно ударило Костю, как молния.
— Смотри-ка, какой бодрый, — протянула она, и в её голосе было столько лукавства, что Костя почувствовал себя одновременно добычей и охотником. — Помыть его, что ли?
Костя только кивнул, потеряв дар речи. Его горло сжалось, а сердце стучало так, будто хотело пробить рёбра. Лера, не отводя от него глаз, выдавила в ладонь шампунь, вспенила его между пальцами, и её руки — тёплые, уверенные, дьявольски умелые — сомкнулись на его стволе. Она начала неторопливо, почти мучительно медленно, водить ладонями вверх и вниз, то сжимая, то ослабляя хватку, словно пробуя его на прочность. Её пальцы скользили по всей длине, дразня головку, а вторая рука опустилась ниже, нежно лаская его яйца, перекатывая их в ладони с такой нежностью, что Костя едва сдержал стон. Это уже не было мытьём — Лера откровенно дрочила ему, и они оба это знали. Её движения были ритмичными, но с лёгкой игривостью, как будто она наслаждалась каждой секундой его мучительного удовольствия.
Она наклонилась чуть ближе, и её дыхание, горячее и влажное, коснулось его шеи. Её грудь, блестящая от воды, слегка касалась его груди, и соски, твёрдые, как спелые ягоды, дразнили его кожу.
— Довести до конца, чтоб не мучился? — шепнула она, глядя ему прямо в глаза. Её голос был низким, почти хриплым, и в нём звенела смесь насмешки и обещания.
Костя, не в силах вымолвить ни слова, только кивнул, чувствуя, как волна жара поднимается от низа живота, готовая взорваться в любой момент.
Лера, не отрывая от Кости своего тяжёлого, манящего взгляда, медленно опустилась на колени, и её движение было таким плавным, таким дьявольски уверенным, что у Кости перехватило дыхание. Её мокрые волосы, тёмные и блестящие, касались его бёдер, а кожа излучала жар, который, казалось, прожигал его насквозь. Она наклонилась ближе, и её губы — полные, чуть припухшие, с лёгким блеском воды — сомкнулись вокруг головки его члена, тёплые и мягкие, как бархат. Костя невольно застонал, его пальцы вцепились в её плечи, цепляясь за влажную кожу, будто это могло удержать его от падения в пропасть наслаждения. Лера начала медленно, дразняще, обводя языком чувствительную кромку головки, то задевая уздечку, то скользя по самому кончику. Её язык был ловким, уверенным, словно она знала каждый нерв его тела и нарочно играла на них, как на струнах.
Она то брала его глубже, обхватывая ствол губами так плотно, что Костя чувствовал, как её тепло обволакивает его целиком, то отступала, оставляя лишь лёгкие, почти мучительные касания языком. Её руки не оставались без дела: одна ладонь лежала на его бедре, слегка сжимая, направляя его ритм, а вторая нежно ласкала его яйца, перекатывая их с такой дьявольской нежностью, что у Кости подгибались колени. Он смотрел вниз, не в силах отвести взгляд: её губы, блестящие от влаги и его смазки, скользили по его члену, а зелёные глаза, поднявшиеся к нему на миг, горели смесью насмешки и похоти. Это было не просто оральное удовольствие — это был спектакль, где Лера была одновременно актрисой и режиссёром, а он — её покорённым зрителем.
Волна наслаждения накатывала всё сильнее, как шторм, который невозможно остановить. Костя чувствовал, как жар собирается внизу живота, как каждый её толчок языком, каждое движение губ подталкивает его к краю. Его дыхание стало рваным, мышцы напряглись, и он выдохнул, почти хрипя:
— Лер, я сейчас…
Но Лера не отстранилась. Напротив, она взяла его глубже, её губы сомкнулись ещё плотнее, а язык сделал последнее, дразнящее движение вдоль ствола. Оргазм накрыл Костю, как взрыв: горячие, пульсирующие струи вырвались из него, ударяя ей в рот, заливая её язык и горло. Она не отступила, принимая его, но часть спермы выскользнула, стекая по её подбородку, капая на её грудь, где вода из душа смешивала их в тонкие, молочные ручейки. Следующие порции брызнули на её живот, оставляя блестящие следы на загорелой коже. Костя дрожал, его пальцы всё ещё сжимали её плечи, а мир вокруг казался размытым, как после удара.
Лера медленно поднялась, вытирая подбородок тыльной стороной ладони, и её смех — звонкий, чуть хрипловатый — разрезал тишину душевой. Она посмотрела на него, прищурившись, как кошка, которая только что поймала мышь.
— Ну ты и заряжен, Костян! — сказала она, и в её голосе было столько весёлого удивления, что Костя невольно ухмыльнулся, несмотря на то, что всё ещё пытался отдышаться. — Откуда в тебе столько, а? Ты там склад припасов держишь?
— А ты как думаешь? — огрызнулся он, всё ещё тяжело дыша, но уже с лёгкой дерзостью в голосе. — Ты по комнате голая шатаешься, в этом своём платке, который даже в роли носового маловат будет, а я, что, монах? Или робот? Каждый день манишь, как порнозвезда на порнохабе, и ждёшь, что я буду псалмы петь?
Лера хмыкнула, но в её глазах мелькнуло что-то новое — не просто насмешка, а искра интереса, как будто она впервые посмотрела на него не как на пацана, а как на мужика. Она шагнула ближе, и её грудь, всё ещё блестящая от воды и его следов, коснулась его груди. Костя, осмелев от её взгляда и собственного адреналина, обнял её, притянув к себе. Его губы нашли её, и поцелуй был жадным, почти яростным. Он чувствовал солоноватый вкус себя на её губах, смешанный с её собственным, сладковатым привкусом, и это только разжигало его сильнее. Его руки скользнули по её телу, пальцы прошлись по её груди, обводя твёрдые соски, которые тут же отозвались на его прикосновения. Он смывал следы их утех под тёплыми струями душа, но его ладони задерживались дольше, чем нужно, лаская её кожу, изучая каждый изгиб. Лера не отстранялась — напротив, она чуть выгнулась, позволяя ему больше, и её дыхание, горячее и прерывистое, говорило, что игра только начинается.
Лера прижималась к Косте, её влажная грудь, тёрлась о его кожу, и её голос, низкий и хриплый, прорезал тишину душевой, как лезвие:
— А ты сможешь мне сделать приятно? — шепнула она, её губы почти касались его уха, а в глазах горел вызов, смешанный с желанием.
Костя, всё ещё дрожащий от собственного оргазма, почувствовал, как кровь снова закипает. Он сглотнул, пытаясь сохранить остатки самообладания:
— Только скажи как.
Она улыбнулась, и эта улыбка была одновременно дьявольской и манящей, как будто она уже знала, что он не сможет отказать.
— Языком, — выдохнула она, и её пальцы скользнули по его груди, оставляя горячие следы. — Но не тут. В кровати удобнее. И тише, Костян, Маша спит в двух шагах.
Они выбрались из душевой, стараясь двигаться бесшумно, словно воры в чужом доме. Лера щёлкнула выключателем, погасив ночник, и комната утонула в мягкой темноте южной ночи, нарушаемой лишь слабым светом луны, пробивавшимся через щели в ставнях. Маша спала на своей кушетке, свернувшись калачиком, её дыхание было ровным, а плюшевый дельфин валялся у подушки. Костя и Лера обменялись взглядами, понимая, что любой звук может разрушить этот хрупкий момент. Они сдерживались, как могли, каждый шаг был осторожным, каждый шорох — угрозой разбудить малышку.
Лера легла на кровать, скрипнувшую под её весом, и подложила под бёдра подушку, приподнимая низ живота, словно открывая себя для него. Она раздвинула ноги, и даже в темноте Костя видел, как её кожа блестит от желания, как тёмный треугольник волос манит его ближе. Он опустился на колени у края кровати, вдыхая её запах — терпкий, солоноватый, с ноткой моря и страсти. Его губы коснулись её внутренней стороны бедра, мягкой и горячей, и Лера вздрогнула, но тут же зажала рот ладонью, подавляя стон. Костя начал осторожно, почти робко, проводя языком по её влажным складкам, пробуя её вкус, который был одновременно новым и одуряюще знакомым. Его язык скользил всё смелее, находя её клитор — твёрдый, набухший, пульсирующий под его ласками. Лера отвечала еле слышными вздохами, её пальцы вплелись в его волосы, прижимая его голову ближе, но она кусала губы, чтобы не издать ни звука, который мог бы разбудить Машу.
Её бёдра дрожали, то сжимая его голову, то расслабляясь, и Костя чувствовал, как её тело отзывается на каждое его движение. Он то кружил языком вокруг клитора, то втягивал его губами, то проникал глубже, раздвигая её складки, и каждый раз Лера извивалась под ним, её дыхание становилось всё более рваным. Она старалась быть тише, но её тело выдавало её — мышцы напрягались, пальцы сжимали простыню, а бёдра всё сильнее дрожали. Когда оргазм накрыл её, она не смогла сдержаться полностью: её тело выгнулось, бёдра сжали его голову с такой силой, что Костя едва мог дышать, и из её горла вырвался приглушённый, почти беззвучный вскрик, который она тут же заглушила, зажав рот обеими руками. Её пещерка оросилась горячим соком, и Костя, замедлив движения, мягко провёл языком по её пульсирующим складкам, пробуя этот новый, сладковатый вкус удовлетворения.
Лера расслабилась, её тело обмякло, и она откинулась на подушку, тяжело дыша через нос, чтобы не выдать себя звуком. Костя поднялся, собираясь лечь рядом, но Лера, оправившись быстрее, чем он ожидал, потянула его на себя. Её руки обвили его шею, и их поцелуй был долгим, жадным, почти отчаянным. Она целовала его так, будто хотела выпить его целиком, её язык танцевал с его, а вкус её оргазма всё ещё ощущался на его губах. Лера нашла его член, уже снова твёрдый, готовый к новому раунду, и её пальцы сомкнулись вокруг него, направляя к своей киске. Она дразнила его, проводя головкой по своему клитору, скользя вдоль влажных складок, и её глаза, блестящие в темноте, смотрели на него с такой похотью, что Костя едва сдерживался, чтобы не застонать. Она наклонилась к его уху и шепнула, почти беззвучно, чтобы не потревожить спящую дочурку:
— Давай. Но тихо.
Костя вошёл в неё одним резким движением, и Лера ахнула, её глаза расширились от смеси тревоги и удовольствия. Его поршень заполнил её целиком, растягивая горячую, влажную глубину, и она вцепилась в его плечи, её ногти впились в кожу, оставляя жгучие следы. Костя двигался быстро, сильно, каждый толчок был глубоким, и Лера подмахивала ему, её бёдра поднимались навстречу, но оба старались быть тише теней. Она кусала губы до крови, чтобы не кричать, а Костя стискивал зубы, сдерживая рвущиеся стоны. Второй её оргазм был бурным — её тело содрогнулось, пещерка сжалась вокруг его члена, и она зажмурилась, задушив стон в горле. Следующий спазм накрыл ещё сильнее, её ногти царапали его спину, а глаза блестели от слёз удовольствия. Когда третий спазм сотряс её, она выгнулась под ним, и её голос, еле слышный, стал почти умоляющим:
— Костя, я больше не могу…
Но Костя сам был на грани. Его последние толчки были яростными, почти неконтролируемыми, и он излился в неё, чувствуя, как горячие струи заполняют её глубину. Он задыхался, его мышцы дрожали, и он едва сдержал хриплый стон, зарывшись лицом в её плечо. Лера тоже молчала, лишь её прерывистое дыхание выдавало, как сильно её накрыло. Они рухнули на кровать, их тела всё ещё дрожали, а пот смешивался с влагой их страсти.
— Чёрт, Лер, ты огонь, — выдохнул Костя, едва отдышавшись, стараясь говорить шёпотом, чтобы не нарушить тишину.
Лера тихо рассмеялась, её голос был хриплым, но в нём звенела искренняя радость:
— А ты зверь, Костян. Я думала, ты меня разорвёшь. Теперь спим на твоей стороне, на одной подушке. И я сверху, а то ты меня, блин, раздавил.
Костя ухмыльнулся, глядя на измятую постель, где тёмные пятна их страсти рисовали хаотичную, но чертовски красивую картину. Он провёл пальцем по её бедру, всё ещё чувствуя жар её кожи.
— Впереди ещё полно времени, Лер, — шепнул он, и его голос был полон обещания. — Это только начало.