Я стонал, не в силах сдержаться, мои загипсованные руки бессильно висели, а тело подалось чуть вперёд, словно умоляя её не останавливаться. Мамин язык скользнул вниз по стволу, медленно, с чувственной точностью, исследуя каждый сантиметр. Она то возвращалась к головке, обхватывая её губами и слегка посасывая, то снова опускалась ниже, касаясь языком уздечки, от чего я невольно дёрнулся, выдав протяжный стон. Её движения были ритмичными, но не торопливыми — она словно смаковала процесс, наслаждаясь каждой реакцией моего тела. Её тёплое дыхание, прерывистое и горячее, обжигало кожу, добавляя новых ощущений.
Всё началось с того, что я, опаздывал на свой троллейбус. Утро выдалось сырым, асфальт блестел от недавнего дождя, и не было ничего удивительно в том, что я поскользнулся пытаясь догнать отъезжающий транспорт. Падение было эпичным: я выставил руки, надеясь смягчить удар, но вместо этого плюхнулся прямо в грязную лужу. Руки угодили в яму с неровным дном, хрустнули, и острая боль пронзила запястья. Кое-как поднявшись, я, весь перемазанный, добрался до дома, где мама, её зовут Ксения, тут же отвезла меня в травмпункт.
В кабинете врача я сидел, тупо разглядывая рентгеновские снимки, которые доктор с энтузиазмом мне показывал. На обеих руках — трещины в костях, на правой чуть серьёзнее, на левой поменьше. Итог: гипс от кончиков пальцев до середины предплечий. Пальцы торчали наружу где-то на сантиметр, и я мог ими слегка шевелить, но на этом всё. Ни игры, ни прогулки, ни даже… ну, сами понимаете, ничего из привычного мне теперь не светило. Я был в полном отчаянии, а мама, стоя рядом, пыталась меня подбодрить.
— Ничего, Денис, — сказала она, поправляя свои тёмные волосы, выбившиеся из пучка. — Зато в училище пока можно не ходить. Отдохнёшь немного.
— Отдохнёшь, — буркнул я, глядя на свои загипсованные руки, которые теперь напоминали две неуклюжие дубины. — Чем тут отдыхать? Даже на компе нормально не поиграть.
Моя мама, была женщиной заботливой, но с лёгкой строгостью в голосе, которая всегда давала понять, что спорить с ней бесполезно. Ей тридцать восемь, но выглядела она моложе: подтянутая фигура, аккуратные черты лица, тёмные глаза, которые всегда смотрели с какой-то смесью тепла и строгости. Я никогда не смотрел на неё как на женщину — она была просто мамой, человеком, который всегда рядом, готовит ужин и ругается, если я забываю убрать за собой. Но в тот день, когда она помогала мне снять грязную одежду, я впервые заметил, как её пальцы невзначай касались моей кожи, поправляя футболку или стягивая джинсы. Это было мимолётное ощущение, но почему-то оно вызвало у меня странное тепло в груди. Я тут же отмахнулся от этой мысли — бред, просто стресс от травмы.
Дома всё превратилось в сплошное испытание. Одежда стала проблемой: я не мог нормально натянуть штаны или застегнуть пуговицы. Мама нашла выход, выдав мне старые растянутые треники и свободную футболку, в которые я влезал почти без помощи рук. Есть тоже было мучением. Ложку я научился держать, зажимая её между кончиками пальцев, но каждый приём пищи превращался в цирковое представление. Мама терпеливо помогала, поднося ложку ко рту, если я ронял еду, и её спокойствие только усиливало моё раздражение. Я чувствовал себя беспомощным ребёнком, а её забота, хоть и спасала, почему-то начинала вызывать лёгкое смущение.
— Денис, не дёргайся, — говорила она, вытирая мне уголок рта салфеткой. Её рука случайно скользнула по моему плечу, и я снова почувствовал это странное тепло. — Всё нормально, я же рядом.
— Да знаю, — пробормотал я, отводя взгляд. Почему-то её близость, её лёгкие касания, пока она поправляла мою одежду или помогала с едой, начинали казаться… слишком ощутимыми. Я списал это на усталость и стресс, но где-то в глубине сознания уже зрело что-то, чего я пока не мог понять.
Компьютер стал моим единственным спасением. Игры пришлось отложить — с такими руками не поиграешь, но тыкать мышкой в браузере я худо-бедно научился. Целый день я провёл, лёжа на диване, переключая каналы на телевизоре или листая страницы в интернете. К вечеру, когда мать вернулась с работы, я уже был измотан попытками устроить свои гипсовые «гири» поудобнее. Она вошла в комнату, усталая, но с привычной заботливой улыбкой.
— Денис, иди в душ, — позвала мама, стягивая пальто и направляясь на кухню. — Ты весь день дома, а гигиену никто не отменял.
Я замер, уставившись на неё. Душ? С этими гипсовыми колодами? Я представил, как пытаюсь намыливаться, и меня передёрнуло.
— Мам, ты серьёзно? — запротестовал я. — Гипс мочить нельзя, доктор же сказал. И как я вообще буду мыться? Сам не справлюсь.
Она обернулась, её тёмные глаза смотрели спокойно, но с той самой непреклонной решительностью, которую я знал с детства.
— Пойдём, я помогу. Ничего страшного, Денис, сейчас по-другому никак.
Щёки вспыхнули. Стоять голым перед мамой? В моём возрасте? Мне же не десять лет! Я пробормотал, что попробую сам, но она лишь покачала головой и легонько шлёпнула меня по плечу.
— Не выдумывай. Я тебя голым сто раз видела, когда ты был маленький. Давай, иди.
В ванной она начала помогать мне раздеваться. Я стоял, красный от стыда, пока она стягивала футболку и треники. Её пальцы скользили по моей коже, и я старался смотреть куда угодно, только не на неё — на плитку, на кран, на потолок. Когда я остался полностью голым, смущение накрыло с головой. Я чувствовал себя беззащитным, как будто снова стал ребёнком. Мама включила душ, отрегулировала воду и велела поднять руки, чтобы гипс не намок.
— Стой спокойно, — сказала она, беря мочалку и намыливая её. Её халат быстро промок от брызг, прилипая к телу, и я невольно заметил, как он обрисовывает её фигуру — округлые бёдра, полную грудь, тонкую талию. Она начала мыть меня с плеч, двигаясь вниз по спине, стараясь быть деловитой, но её руки иногда задерживались чуть дольше, чем нужно, словно невзначай массируя кожу. Тёплые ладони скользили по моим рукам, бокам, ягодицам и я почувствовал, как внизу что-то зашевелилось. «Только не это», — запаниковал я, пытаясь думать о чём угодно — о сломанных руках, о холодной воде, — но тело не слушалось. Эрекция становилась всё заметнее, член наливался, выпрямляясь, и скрыть это было невозможно.
Мама перешла к животу, и её взгляд скользнул вниз. Она заметила моё состояние, но вместо того чтобы отшатнуться или отругать, на её губах мелькнула лёгкая улыбка, будто она ожидала чего-то подобного.
— Ничего страшного, Денис, — тихо сказала она, продолжая мыть. Её движения стали медленнее, мягче, особенно когда она дошла до члена. Она отложила мочалку, намылила руки и взяла мой ствол, осторожно проводя по нему ладонями. Пена покрыла всё, кожица сдвинулась, обнажив головку, и её пальцы двигались плавно, с лёгким нажимом. Я стиснул зубы, пытаясь сдержаться, но её прикосновения были слишком интенсивными — тёплыми, скользкими, почти ласкающими. Стон вырвался сам собой, и через несколько секунд я не выдержал, обильно кончив. Тело содрогнулось, и сперма несколькими толчками брызнула на стену ванной. Я стоял, красный от стыда… и небывалого возбуждения, не в силах поднять глаза.
Но мама не сказала ни слова упрёка. Она спокойно смыла пену тёплой водой, вытерла меня мягким полотенцем и помогла натянуть чистые треники.
— Всё в порядке, сынок, — сказала она, легонько коснувшись моей щеки губами. — Не переживай, это нормально в твоём возрасте. Иди отдыхать.
Она вышла, оставив меня одного. Я побрёл в свою комнату, рухнул на кровать, сердце колотилось. Что это было? Стыд жёг изнутри, но под ним тлело что-то ещё — возбуждение, которое не отпускало. Её руки, её фигура в мокром халате, её спокойная улыбка… Я вдруг увидел в ней не просто маму, а женщину. Привлекательную, с мягкими чертами лица и телом, которое я раньше не замечал. Я пытался прогнать эти мысли, твердил себе, что это неправильно, но тело помнило её прикосновения, а в голове уже крутились образы, от которых становилось жарко.
Утро следующего дня началось с этих мыслей. Я проснулся, и вчерашний душ тут же всплыл в памяти, словно яркий сон. Лёжа в кровати, я прокручивал каждое её касание, каждое движение её рук. Стыд боролся с возбуждением, но последнее побеждало. Я потащился к компьютеру, надеясь отвлечься, но вместо игр или новостей мои пальцы сами открыли порносайты. Я листал видео, но в каждой актрисе видел её — мамины тёмные глаза, её фигуру, её движения. Возбуждение нарастало, член напрягался, но гипс делал меня беспомощным. Я попробовал тереться о край стола, но это только усилило мучительное желание. «Это из-за неё», — признался я себе, и чувство вины тут же накатило волной. Как можно думать о собственной матери? Но её образ — её руки, её голос — не отпускал, и я начал фантазировать, представляя, как она снова касается меня, только уже открыто и намеренно.
К вечеру, когда мама вернулась с работы и снова позвала меня в ванную, я пошёл не со страхом, а с затаённым предвкушением. Раздеваясь, я уже не пытался прятать эрекцию — она была заметна сразу, член стоял твёрдо, пульсируя. Мама взглянула на меня, и в её глазах мелькнуло что-то новое — не удивление, а искра интереса. Она начала мыть меня, но теперь её движения были другими: она дольше задерживалась на моей груди, скользила руками по бёдрам, слегка касалась ягодиц. Её прикосновения стали откровенно ласковыми, интимными, и воздух в ванной накалился от напряжения.
— Денис, — тихо спросила она, намыливая мой член медленными, скользящими движениями, — почему ты такой… возбуждённый? Это из-за меня? — в её голосе послышались игривые нотки.
Я покраснел до корней волос, но солгать не смог.
— Да, мам… Из-за тебя. Вчера… и вообще.
Она вздохнула, её щёки слегка порозовели, и она отвела взгляд, словно борясь с собой.
— Я тоже вчера почувствовала что-то… странное, — призналась она, её голос дрожал. — Это неправильно, сынок. Но я вижу же, как тебе тяжело. И… мне тоже, особенно после того, как твой отец бросил нас…
Она замолчала, и в её глазах мелькнуло что-то, чего я раньше не видел — смесь сомнения и решимости, словно она боролась с собой, но уже знала, что сдастся. Медленно, будто давая нам обоим шанс отступить, она опустилась на колени прямо на холодный кафель ванной. Её руки мягко легли на мои бёдра, и я почувствовал, как её тёплое дыхание коснулось моего члена, уже напряжённого до предела. Я невольно застонал, ещё до того, как она прикоснулась ко мне губами — само ожидание сводило с ума.
Её губы, мягкие и влажные, сначала едва коснулись головки, словно пробуя, изучая. Это было лёгкое, почти невесомое касание, но оно пронзило меня, как разряд тока. Мама подняла глаза, её взгляд, полный заботы, но с искрами чего-то нового — страсти, желания? — встретился с моим, и я почувствовал, как сердце заколотилось быстрее. Затем мама медленно, с какой-то осторожной нежностью, взяла головку в рот. Её губы сомкнулись вокруг ствола, тёплые и мягкие, и я выдохнул, пытаясь удержать контроль. Горячий язык начал своё движение — сначала лёгкими, почти дразнящими касаниями, обводя головку по кругу, словно рисуя невидимые узоры. Она то замирала, задерживаясь на чувствительной коже, то слегка посасывала, вызывая у меня дрожь.
Я стонал, не в силах сдержаться, мои загипсованные руки бессильно висели, а тело подалось чуть вперёд, словно умоляя её не останавливаться. Мамин язык скользнул вниз по стволу, медленно, с чувственной точностью, исследуя каждый сантиметр. Она то возвращалась к головке, обхватывая её губами и слегка посасывая, то снова опускалась ниже, касаясь языком уздечки, от чего я невольно дёрнулся, выдав протяжный стон. Её движения были ритмичными, но не торопливыми — она словно смаковала процесс, наслаждаясь каждой реакцией моего тела. Её тёплое дыхание, прерывистое и горячее, обжигало кожу, добавляя новых ощущений.
Одна рука мамы мягко легла на мои яички, пальцы нежно перекатывали их, слегка сжимая, что усиливало волны удовольствия, прокатывающиеся по телу. Другая рука ухватила за мою ягодицу, её пальцы слегка сжимали кожу, будто она искала опору, чтобы не потерять равновесие. Её губы то плотнее обхватывали ствол, заглатывая глубже, так что я чувствовал тепло и узость горла, то отпускали, позволяя языку снова пройтись по всей длине, от основания до кончика. Каждый раз, когда она касалась уздечки, я невольно вздрагивал, а мои стоны становились громче, эхом отражаясь от стен ванной.
Она слегка отстранилась, её губы блестели, а глаза смотрели на меня снизу вверх с той же смесью заботы и чего-то более нового, жадного. Она снова взяла меня в рот, но теперь движения стали чуть быстрее, увереннее. Её язык закружился вокруг головки, то лаская её быстрыми касаниями, то замедляясь, чтобы я мог почувствовать каждое движение. Она слегка сжала губы, создавая мягкое вакуумное давление, и начала ритмично двигать головой, то заглатывая глубже, то отпуская, чтобы заглотить ствол до самого конца, упираясь носом в поросль на моём лобке. Звуки — влажное чмоканье, её прерывистое дыхание, мои стоны — заполнили ванную, усиливая ощущение нереальности происходящего.
Я чувствовал, как напряжение нарастает, как волна удовольствия поднимается из глубины, и пытался продержаться дольше, но её мастерство не оставляло шансов. Боже собственная мать дела мне минет! Голова просто шла кругом! Мамины пальцы на моих яичках стали чуть настойчивее, массируя их с лёгким нажимом, а другая рука скользнула к основанию члена, сжимая его, чтобы усилить ощущения. Она словно знала, что делает, и делала это с такой страстью, что я не мог поверить, что это моя мама. Её губы, язык, руки — всё работало в идеальной гармонии, и я потерял контроль. Тело содрогнулось, я громко выдохнул, и оргазм накрыл меня с такой силой, что колени подогнулись. Она не отстранилась, продолжая мягко посасывать, пока я изливался в её рот. Она проглотила всё, мамины губы слегка дрожали, когда она наконец отпустила меня.
Мы оба тяжело дышали, застыв в тишине ванной. Её щёки были слегка розовыми, глаза блестели, а я стоял, всё ещё дрожа от пережитого, не в силах вымолвить ни слова. Смесь облегчения и неловкости накрыла нас, но в её взгляде я видел то же, что чувствовал сам — желание, которое уже нельзя было игнорировать. Она медленно поднялась, вытерла губы тыльной стороной ладони и посмотрела на меня с лёгкой, почти виноватой улыбкой, но невероятно довольная. Такой я не видел её уже два года, с тех самых пор, как папа бросил нас.
Мама медленно поднялась с колен, её губы всё ещё блестели, а глаза горели от смеси эмоций — заботы, желания и, кажется, лёгкой вины. Я стоял, тяжело дыша, не в силах отвести взгляд. Тишина в ванной была оглушительной, прерываемая только далёким шумом воды, стекающей в слив. Мы смотрели друг на друга, и я чувствовал, как невидимая грань, которую мы только что переступили, рушится окончательно. Её щёки порозовели, а в моём теле всё ещё дрожали отголоски оргазма. Я хотел что-то сказать, но слова застревали в горле.
— Денис, — тихо произнесла она, её голос был мягким, но дрожал, — пойдём в спальню. Нам… надо поговорить.
Я кивнул, не доверяя своему голосу. Поговорить? Я знал, что никакого разговора не будет — напряжение между нами было слишком сильным, оно висело в воздухе, словно электрический разряд. Она взяла полотенце, вытерла мои бёдра и помогла натянуть треники, её пальцы снова коснулись моей кожи, вызывая мурашки. Я пошёл за ней, гипсовые руки оттягивали плечи, но я едва замечал их — всё моё внимание было приковано к ней, к её фигуре, которая двигалась впереди.
В спальне было довольно темно, а свет включать она почему-то не стала, только свет от уличного фонаря проникал через шторы, отбрасывая мягкие тени на стены. Мама остановилась у кровати, повернувшись ко мне. Её халат, всё ещё влажный от брызг, облепил тело, подчёркивая изгибы. Она вздохнула, словно собираясь с мыслями, и начала медленно развязывать пояс. Движение было нерешительным, но затем её пальцы стали увереннее, и халат соскользнул на пол, открывая её тело. Я замер, не в силах отвести взгляд. На ней были только простые хлопковые трусики и бюстгальтер, но даже в этой скромной одежде она выглядела… притягательно. Её бёдра были округлыми, с мягкими изгибами, грудь полной, слегка опущенной из-за возраста, но от этого не менее манящей. Кожа была гладкой, с лёгкими следами времени — тонкими морщинками у талии, едва заметной мягкостью живота, — но всё это только добавляло ей живой, настоящей красоты.
— Помоги мне, — тихо сказала она, и я понял, что она имеет в виду. Несмотря на гипс, я шагнул ближе, мои пальцы, торчащие из гипса, коснулись её плеч, затем скользнули к застёжке бюстгальтера. Я неловко потянул, и она, улыбнувшись, помогла мне, расстегнув его. Ткань упала, обнажив её грудь — тяжёлую, с тёмными сосками, которые уже напряглись от воздуха или… от чего-то ещё. Я провёл кончиками пальцев по её коже, чувствуя тепло и лёгкую дрожь. Она не отстранилась, наоборот, подалась ближе, её дыхание стало глубже.
— Сынок, — прошептала она, её голос был хриплым, — мы не должны… но я не могу остановиться.
Я кивнул, не в силах ответить. Желание, которое я пытался подавить весь день, теперь горело во мне во сто крат сильнее, даже несмотря на недавно пережитый оргазм, и её слова только разожгли его. Она сняла трусики, медленно, словно давая мне время привыкнуть к её наготе. Её лобок был окружён плотным пушком, и я поймал себя на том, что не могу отвести взгляд. Она шагнула ко мне, её руки легли на мои плечи, и она мягко толкнула меня на кровать.
— Сядь, — сказала она, и я послушно опустился на край кровати. мама встала передо мной, её тело было так близко, что я чувствовал тепло. Затем она забралась на кровать, оседлав меня, её бёдра прижались к моим. Мой член, снова твёрдый, упёрся в её кожу, и я застонал от этого контакта. Она наклонилась, пышная грудь коснулась лица, и я инстинктивно поцеловал её, губы скользнули по мягкой коже, задерживаясь у соска. Она тихо выдохнула, ласковые ладони запутались в моих волосах.
— Вот так, я знаю, что это у тебя первый раз, это сразу видно, — прошептала она, направляя мой член к своему лону. Она медленно опустилась, и я почувствовал, как жар маминого влагалища обволакивает напряжённо пульсирующий ствол. Мама начала насаживаться. Её движения были плавными, но уверенными, она задавала ритм, поднимаясь и опускаясь, бёдра двигались в такт с её дыханием. Я пытался участвовать, несмотря на гипс, мои пальцы касались её боков, цеплялись за её кожу, но она полностью взяла контроль. Протяжные стоны, тихие и глубокие, смешивались с моими, и я чувствовал, как наши дыхания синхронизируются, становясь одним целым.
— Да, сынок, — шептала она, её голос дрожал от удовольствия. — Так хорошо…
Она ускорила темп, её грудь колыхалась перед моими глазами, и я не выдержал, снова прильнул к ней губами, целуя и слегка покусывая. Она выгнулась, пальцы сжали мои плечи, и я почувствовал, как стенки влагалища напряглось. Но она вдруг остановилась, слезла с меня и повернулась, становясь на четвереньки.
— Так будет удобнее, — сказала она, её голос был хриплым от желания. Я встал позади, мои загипсованные руки легли на её бёдра, и я вошёл в неё снова, на этот раз глубже, уже сам трахая свою мать. Она застонала громче, подстраиваясь под мои движения, тело подмахивало навстречу, помогая и усиливая каждое проникновение. Шлепки наших тел, её стоны, моё тяжёлое дыхание заполнили комнату. Я чувствовал, как она сжимает всё сильнее мой член, тепло и влажность сводили с ума. Мои пальцы, насколько позволял гипс, сжимали её кожу, и она отвечала, выгибаясь сильнее.
— Да, вот так, сыночек, — простонала она, и голос сорвался на крик. Я почувствовал, как мамино тело задрожало, и через мгновение она достигла оргазма, её стоны стали громкими, почти животными, а стенки обхватили с такой силой, что это подтолкнуло и меня, я кончил следом, волна наслаждения накрыла с головой, заставив тело содрогнуться выплёскивая новую порцию спермы. Мы замерли, тяжело дыша, её тело всё ещё дрожало под моими руками.
Она медленно повернулась и легла рядом, притянув меня к себе. Нежная и тёплая рука легла на мою грудь, и мы лежали, обнимаясь, в тишине, нарушаемой только нашим дыханием. Её кожа была чуть влажной от пота, и я чувствовал, как её сердце бьётся рядом с моим.
— Я… давно не чувствовала ничего подобного, — тихо призналась она, её голос был мягким, почти уязвимым. — Не знаю, как это случилось, но… я не жалею.
Я повернул голову, посмотрев на неё. Её глаза блестели, и в них было столько искренности, что я не смог сдержаться.
— Я тоже, мам. Я… не ожидал, что могу так чувствовать. Особенно к тебе.
Она улыбнулась, её пальцы легонько погладили мою щёку, и мы лежали так, не говоря больше ни слова, понимая, что этот вечер изменил всё.