Отступать было поздно. Пусть и ещё не до конца, но я уже был в ней. Мама тихо, сдавленно ахнула, ее глаза закатились, и она вся разом обмякла, полностью опустившись на меня, приняв в свои недра добрую половину моих двадцати с лишним сантиметров. До этого дня я как-то не рассматривал мамку в качестве женщины, а сейчас просто не мог понять, почему я был таким слепцом. Ее фигура была просто конфетка, а пизденка – ну прямо как у молоденькой, ненатраханной девчонки, узенькая, упругая и невероятно сочная, гораздо туже, чем у моей бывшей одноклассницы, с которой я встречался ещё весной. Как отец мог уйти от такого? Мы оба тяжело, прерывисто дышали, пытаясь совладать с охватившими нас чувствами – шоком, стыдом и пьянящим экстазом. К счастью, дикий рев мотора, дребезжание кузова и грохот колес по камням надежно заглушали наши стоны и прерывистое сопение.
Это было в конце июля 200… года, стояла жуткая, просто адовская жара, от которой плавился асфальт и воздух дрожал над раскаленным горизонтом. Мы с мамой, Жанной, и ее младшей сестрой Соней собирались махнуть на дачу недельки на две, чтобы хоть немного спастись от городского зноя. Машину, старенькую «Оку» тети Сони, мы загрузили под самую завязку – в основном, конечно, продуктами и всяким барахлом, которое копилось на балконе всю зиму.
Папы не было уже год. Он ушел от нас тихо, совсем не по-мужски, сказав лишь, что нашёл себе другую. И умотал куда-то на дальний восток, оставив после себя гнетущую тишину в квартире и мамины неслышные слезы по ночам. Я видел, как ей тяжело, как она пытается держаться, улыбаться, ходить на работу и делать вид, что все нормально. Но по вечерам она часто сидела у окна, смотря в одну точку, и в ее глазах стояла такая тоска, что сердце разрывалось. Я старался ее поддерживать как мог – брал на себя больше домашних дел, пытался шутить, обнимал просто так. Мне до слез хотелось вернуть ей спокойствие, а может, даже счастье, но я не знал как. И эта поездка, отчасти, была попыткой хоть немного изменить обстановку, чтобы наконец смириться с предательством отца.
Раньше все наши вояжи проходили на папином стареньком, но надежном «УАЗике» с огромным, по нынешним меркам, багажником, где весь наш скарб умещался без проблем. А вот «Ока» тети Сони была совсем крохотной, настоящей железной блохой. Поэтому переднее пассажирское сиденье пришлось целиком отдать под гигантский мешок с картошкой и коробки с консервами, а задний диван был завален вещами, сумками и подушками почти на две трети. В итоге на нас троих осталось всего одно полноценное сиденье.
– Давайте я поведу, – тут же, почти выпалив, предложил я, мечтая убить двух зайцев: во-первых, избежать неудобной и жаркой давки на заднем сиденье, а во-вторых, блеснуть своими недавно полученными правами перед мамой, и возможно поднять ей настроение.
– Размечтался, Данька, – только ухмыльнулась в ответ тетя Соня, гордо поглаживая руль своей ласточки. – Мою малышку я сама до последнего издыхания доведу. Тем более по этим нашим колдобинам.
– Ну что ж, сынок, значит, придется тебе посидеть у меня на коленях, – с театральным вздохом покорилась судьбе мама.
– Э нет, посмотрим, насколько ты потянешь, – заявил я, шутливо обхватив ее за гибкую талию и легко приподняв на несколько сантиметров от пола. Она вскрикнула от неожиданности. – Килограммов на пятьдесят пять?
– На пятьдесят три, умник, – пробурчала она, пытаясь сохранить строгость, но в уголках губ уже играла улыбка. – Хватит уже, опускай!
Моей маме, Жанне, было тридцать девять, но выглядела она, честное слово, максимум на двадцать семь-тридцать. Стройная, подтянутая, с живыми блестящими глазами. И с такими аппетитными, соблазнительными формами, которым могли бы позавидовать многие мои одноклассницы. Год тоски и стресса почти не оставил на ней следов, во всяком случае, внешних.
В итоге нам пришлось в буквальном смысле втискиваться на одно сиденье. Я уселся первым, согнувшись в три погибели и упершись макушкой в потолок – кто только проектирует эти машины, для лилипутов что ли? Мама, ловко изогнувшись, проскользнула в оставшийся просвет между мной и спинкой кресла и устроилась у меня на коленях, закинув свою стройную загорелую ногу на мою. По моим бедрам сразу разлилось приятное, теплое, живое тепло ее тела. От нее пахло солнцем и легкими духами с ароматом жасмина.
На ней было совсем простое, но чертовски сексуальное летнее платьице салатного цвета, настолько короткое, что когда она села, подол задрался, и я мог разглядеть краешек бежевых трусиков. До потолка она, конечно, не доставала – при ее-то метр пятьдесят, но сиделось ей, судя по всему, тоже несладко.
Тетя Соня устроилась за рулем, лихо подкрутила зеркало заднего вида, подмигнула нам в него с каким-то задорным энтузиазмом и с характерным хрустом повернула ключ зажигания. Двигатель кашлянул, чихнул и наконец заурчал, подрагивая всем своим маленьким кузовом. Мы тронулись. Проехав с десяток километров по еще более-менее приличному городскому асфальту, мы свернули на нашу знаменитую проселочную дорогу, которая скорее напоминала лунный пейзаж, изъеденный кратерами. Началось самое веселое: ухабина за ухабиной, машину кидало, подбрасывало и бросало из стороны в сторону. Мама с тетей о чем-то переговаривались, а я, чтобы уберечь голову от постоянных стуков о потолок, раздвинул пошире колени и постарался сползти посильнее вниз. В результате мама оказалась прямо на моей ширинке. А на мне, кстати, были только тонкие боксерские шорты, которые я носил не только на тренировку, просто потому что удобно, даже без трусов – не до условностей в такую жару.
Под давлением ее упругого, сочного зада, которое плясало и подрагивало на каждой кочке, и из-за бесконечной, сумасшедшей тряски, мой член начал предательски оживать. Он постепенно наливался кровью, становясь все тверже и тяжелее, выпирая бугром и отчаянно натягивая тонкую ткань шорт своим немаленьким размером. Было дико стыдно и чертовски возбуждающе одновременно. Я буквально чувствовал телом каждый ее вдох, каждое движение, и был уверен на все сто, что мама через все эти слои одежды отлично чувствует, как мой твердеющий инструмент упирается ей прямо в промежность, настойчиво напоминая о себе.
И вот тогда случилось невероятное. Я ощутил, как она, будто случайно, попыталась слегка приподняться, но на очередной колдобине снова плюхнулась на меня, и в этот раз ее бедра раздвинулись чуть шире. Это был уже не случайный сдвиг, а вполне осознанное, пусть и осторожное движение. Мой напрягшийся до предела дружок мгновенно оказался в идеальной, горячей ловушке – зажат между ее упругих, сильных, спелых бедер, уткнувшись самым кончиком во что-то невероятно мягкое, теплое и невыразимо соблазнительное.
Не могло быть никаких сомнений – это ее киска, ее самая что ни на есть настоящая пизда, скрытая под тонким барьером из платья и трусиков. Самое безумное было в том, что мама в это самое время абсолютно спокойно и даже слегка оживленно продолжала болтать с тетей Соней о каких-то кабачках и кустах клубники, так что та, увлеченная дорогой и разговором, ровным счетом ничего не замечала. А машину тем временем трясло и бросало как сумасшедшую, и мой хуй от каждого толчка и вибрации становился все тверже, буквально каменея у нее между ног. И на одной особенно здоровенной ухабине нас так мощно подбросило и тут же швырнуло вниз, что мой член, словно штурмовой таран, преодолевая сопротивление всех этих тканей, с силой врезался прямо в ее щель! Не на сантиметр, а на целую вечность, как показалось мне в тот момент.
Мама ойкнула и замерла. Замерла на несколько секунд, став совершенно неподвижной у меня на коленях. Я даже почувствовал, как напряглись мышцы ее спины. Но тут же, взяв себя в руки, она сделала глубокий вдох и продолжила фразу, которую, должно быть, забыла на полуслове от неожиданности, будто ничего такого и не произошло. Но я-то чувствовал! Сквозь все преграды я почувствовал, как по ткани ее трусиков расползлось теплое, влажное пятно – она потекла. Вот с этого самого момента все и понеслось окончательно и бесповоротно.
Мой член, будто получив официальное приглашение, теперь не просто упирался, а начал настойчиво и ритмично, в такт ухабам и покачиваниям машины, тереться о ее киску. А та в ответ щедро, просто фонтанируя, выделяла соки, делая тонкую ткань ее трусиков и моих шорт мокрыми насквозь. От неудобной позы у меня ужасно затекли и занемели ноги. Чтобы хоть как-то размять их и восстановить кровообращение, я слегка подался корпусом назад. Мама, повинуясь инерции или чему-то еще более важному, инстинктивно двинулась вслед за мной, и ее уже основательно промокшая, горячая щелочка прижалась и даже как бы обняла головку моего члена. Это было ошеломляюще. Я, затаив дыхание, попробовал повторить движение – податься чуть вперед. И она – о боже! – она повторила его сразу же, легко и податливо.
Получалось, что мы уже вовсю трахались, сквозь всю эту ткань, суховато, жестко, по-спартански, но это было до дикости возбуждающе и сладко. Прошло еще несколько минут этой безумной езды, и я, окончательно потеряв голову от ее близости, ее запаха и ее молчаливого согласия, решился на большее. Положил свои руки ей на бедра. Она не оттолкнула меня. Она опустила голову и смотрела, как мои пальцы скользят по ее гладкой, загорелой коже, как будто изучая каждый сантиметр. Затем, легонько, почти неприметно приподнявшись на моем члене, она позволила мне подтянуть край ее короткого платья сзади, обнажив взгляду и полностью отдав во власть моих рук ее мокрые, совершенно промокшие от возбуждения кружевные трусики, которые уже давно стали бесполезным рубежом.
Ободренный ее полной капитуляцией, я не просто коснулся кружевной ткани, пропитанной ее выделениями, а вдавил пальцы, чувствуя под ней пышную, влажную плоть. Тетя Соня в это время увлеченно тараторила о чем-то своем, ругая соседей по даче и расписывая планы на урожай. Пользуясь ее болтливостью и грохотом дороги, я, затаив дыхание, просунул правую руку под резинку ее трусиков и погрузил пальцы в густые, мокрые, шелковистые заросли. Мои пальцы мгновенно нащупали горячие, распухшие от дикого возбуждения половые губки, скользкие и готовые к ласкам. Средний палец сам собой, будто его туда прям засасывало, проскользнул между ними и уперся в узенькую, пылающую огнем, бархатистую щелочку. В тот же миг мой хуй, и так уже стоявший колом, напрягся до предела, становясь тверже гранита и словно требовал немедленных и самых решительных действий.
Черт возьми, пора было переходить к делу!
Левой рукой, которая чуть дрожала от возбуждения и адреналина, я лихорадочно потянулся к краю шорт, отодвигая натянутую ткань в сторону и освобождая из плена вздыбившийся ствол. Мой член буквально выпрыгнул наружу, напряженный, готовый к действию, грозно вздымающийся к потолку машины. Он был темно-багровым, налитым кровью, и по его гладкой головке уже была размазана густая смазка, выдавая мое сильнейшее возбуждение. Я по праву мог гордиться своим красавцем, ведь даже пару лет назад, когда я был только в 9-ом классе, он уже был почти двадцать сантиметров, а к этому лету уже вымахал до двадцати двух!
Мама, почувствовав внезапную свободу движений у меня между ног и вероятно сменившееся давление, инстинктивно обернулась через плечо. Ее глаза, широко раскрывшись, уставились на мой торчащий хуй. В них читался настоящий шок, даже испуг, но не отвращение. Нет, это был скорее испуг от осознания того, насколько все зашло далеко, смешанный с неподдельным, диким любопытством и возбуждением. Ее взгляд скользнул по всей длине моего члена, задержался на блестящей головке, и я видел, как ее зрачки расширились. На ее лице шла самая настоящая борьба – последний бастион рассудка, материнской стыдливости, рушился под натиском проснувшейся, давно забытой страсти. Она будто замерла в нерешительности, и я понимал, что секунда промедления – и она опомнится, оттолкнет меня, и этому безумию придет конец.
Я не дал ей этой секунды, чувствовал, что для неё же будет лучше, если просто хорошенько выебу её. Не дав маме вымолвить ни слова, вытащил свою правую руку из-под ее трусиков, с пальцами, блестящими от соков. Вцепившись в тонкое кружево, я одним резким, уверенным движением спустил ее трусики вниз, до самых колен. И вот она, вся, передо мной. Ее упругая, идеально круглая попка, светлая в отличие от загоревшего тела, и та самая смуглая, вся влажная и приоткрытая от возбуждения щель между ног, с аккуратными темными волосками. Она снова обернулась, уже полностью, и посмотрела мне прямо в глаза. Ее взгляд был огненным. В нем читалось все: и панический страх, и жгучий стыд, но главное – пылающая, всепоглощающая, дикая похоть, которая уже затмила собой все остальное. Она молчала, и это молчание было красноречивее любых слов.
Я направил свой пульсирующий, готовый к взрыву член к ее пизде. Головка уже коснулась скользких, распухших губ и я готов был начать входить, как в этот самый момент колесо снова угодило в чудовищную ухабину. Нас мощно подбросило и тут же швырнуло вниз. Этот толчок был сильнее всех предыдущих. Мама всем своим весом обрушилась на меня, и я почувствовал, как упругая головка хуя с силой раздвигает ее нежные, бархатистые, но такие сопротивляющиеся губы и проваливается внутрь, в обжигающе-влажную, невероятно тугую плоть. Это было похоже на погружение в раскаленный, живой шелк.
Отступать было поздно. Пусть и ещё не до конца, но я уже был в ней. Мама тихо, сдавленно ахнула, ее глаза закатились, и она вся разом обмякла, полностью опустившись на меня, приняв в свои недра добрую половину моих двадцати с лишним сантиметров. До этого дня я как-то не рассматривал мамку в качестве женщины, а сейчас просто не мог понять, почему я был таким слепцом. Ее фигура была просто конфетка, а пизденка – ну прямо как у молоденькой, ненатраханной девчонки, узенькая, упругая и невероятно сочная, гораздо туже, чем у моей бывшей одноклассницы, с которой я встречался ещё весной. Как отец мог уйти от такого? Мы оба тяжело, прерывисто дышали, пытаясь совладать с охватившими нас чувствами – шоком, стыдом и пьянящим экстазом. К счастью, дикий рев мотора, дребезжание кузова и грохот колес по камням надежно заглушали наши стоны и прерывистое сопение.
А вскоре дорога сменилась с рытвин и ухабов, на плавные подъёмы и спуски, которые периодически разбавлялись кочками. И вот, под такой ритм, мы начали трахаться по-настоящему. Уже не через ткань, а кожей к коже. Медленно, сначала очень осторожно, в такт покачиваниям машины. Она слегка приподнималась на моем члене, и я чувствовал, как ее влагалище с неохотой отпускает его, чтобы затем снова жадно поглотить целиком, до самого основания. Я чувствовал каждую складочку ее внутренностей, каждое ее мышечное напряжение, каждый вздох и трепет. В голове пронеслась невероятно возбуждающая мысль о том, что из этого же самого влагалища я сам когда-то появился на свет, а теперь оказался вновь в этой мягкой, сочной и такой родной глубине матери. Я реально чуть не кончил от одной только этой мысли! Она вся сжималась вокруг хуя своего сына, как перчатка. А мои руки сами потянулись к груди. И в этот момент я вновь порадовался, что мы были почти полностью скрыты от взгляда тёти сиденьем и горой вещей. Я обхватил ее за торс и сквозь тонкую, теперь совсем мятую ткань платья принялся мять небольшие, но очень упругие, налитые груди, большими пальцами нащупывая и пощипывая твердые, как камешки, соски, которые явно проступали сквозь ткань лифчика.
Сдерживаться дальше уже не было сил. Я не выдержал и кончил очень быстро, от этой райской пытки. Горячие, густые струи спермы вырвались из меня чередой толчков и заполнили ее нутро. Мама почувствовала это сразу – ее тело затряслось в мощном, волнообразном оргазме, и она тихо, сдавленно простонала, уткнувшись горячим лицом в спинку сиденья. Ее влагалище судорожно, конвульсивно сжималось вокруг моего пульсирующего члена, выжимая из него самые последние, самые сокровенные капли, словно не желая отпускать и стараясь забрать все до без остатка.
– Мамочки… – вырвался у нее сдавленный, сиплый стон, больше похожий на хрип.
– Что-то случилось? – тут же, встревоженно, почти испуганно спросила тетя Соня, бросив быстрый, подозрительный взгляд в зеркало заднего вида. Она, наверное, увидела наши раскрасневшиеся лица.
– Все в порядке, – быстро, почти моментально пришла в себя мама, ее щеки пылали ярким румянцем, но голос она сделала на удивление ровным. – Просто вспомнила, что нам по приезду еще все это барахло таскать и раскладывать придется. Вот и не сдержалась.
Тетя Соня только засмеялась: – К счастью, сынок у тебя выдался хоть куда, молодец. Для любимой мамы все что хочешь сделает.
И это была чистая правда. Мой член, все еще находясь внутри ее теплой, влажной вагины, уже снова начал наполняться силой, требуя продолжения. И я не стал себе отказывать, снова начав трахать свою мать. На этот раз уже не спеша, глубже, измеряя каждый сантиметр ее сладкой пизденки. Я помогал ей двигаться, держа за упругие бедра. Она откинула голову назад, и я покрыл поцелуями ее шею, чувствуя вкус ее кожи и запах ее духов, смешанный с запахом секса.
Второй раз я кончил минут через десять, снова залив ее своим семенем. И так продолжалось всю дорогу. За эту поездку я кончил в маму четыре раза, а уж сколько раз она – я не знал, но по ощущениям раза три точно! Под конец она сказала тете, что устала и хочет поспать, и, прикрыв глаза, просто сидела на моем члене, позволяя мне нежно ебать её своим длинный хуем и ласкать пальцами раскалённый клитор, пока она делала вид, что дремлет.
Когда мы наконец приехали на дачу, мы первым делом разгрузили вещи, прикрываясь ими, чтобы мамина сестра не заметила моих насквозь мокрых шорт. Затем они пошли готовить обед, а я… Мне нужно было заняться стиркой, причём срочно!